Марина замолкает, и мне становится еще тревожнее. Она что-то знает? Знает, и молчит?

- Марина?

- Да, прости. Я не уверена, имя распространенное, но одного Макса я знаю, - голос подруги и правда звучит неуверенно, словно она думает: стоит говорить, или стоит промолчать. – Помнишь, мы с Андреем в Москву ездили, еще до рождения Захара, до моей беременности? Так вот, мы к Максу ездили. Он – один из бандюг. Там еще отец Давида был, и другие – имена которых я не знаю. Макса запомнила, потому что он – хозяин дома, и я с его, хммм, подругой общалась. Ну, я рассказывала тебе.

Рассказывала, да.

- Как он выглядел – тот Макс?

- Ну, темные волосы, высокий, накачанный – крупнее Андрея, - задумавшись, отвечает Марина. – Не старый, но и не наш ровесник. Я толком внимание не обратила, прости. Не уверена, что это он. Максов много в Москве, но он именно из московских, не приезжий, раз дом имеется. И Андрей сказал, что этот Макс смотрящий или что-то вроде того.

Прощаюсь с Мариной, и кладу трубку на стол. Подруга права – это мог быть другой Макс, Давид мог соврать мне. Мог ли?

Запросто. Чтобы я пошла к Максу с глупыми разборками-наездами, и тот послал меня.

Вот только в такое не верится. Давид – не идиот, и он сам посоветовал мне сначала с Мариной поговорить. И в базу заглянуть. Только фамилию Макса я не знаю.

Дура. Спала с ним, влюбилась, и лишь имя знаю.

Решаюсь, и набираю знакомый номер. Он отвечает после третьего гудка:

- Соскучилась?

- Да, - стараюсь отвечать обычным тоном, но Макс тревожится.

- Все в порядке?

- Ой, да как обычно, - фыркаю. – Макс, это же я: все не слава Богу. Но никаких проблем, просто очередной бзик. Тут у коллеги День Рождения, и я только сейчас осознала, что не знаю, когда у тебя праздник!

- Двадцатого ноября. Не скоро еще.

Голос у мужчины довольный – не знаю, чему он радуется, но слышать такой тон приятно. Ничему меня жизнь не учит – прав Давид, прав.

- И сколько тебе лет исполнится?

- Тридцать, Марго. Я для тебя староват?

- В самый раз, - кокетливо отвечаю я. – Ой, Макс…

- Что? – пугается он.

Вздыхаю печально – да во мне актриса умерла! Но расшаркиваться некогда, а подозрений вызывать не нужно, потому я старательно отыгрываю роль недалекой дурочки.

Роль эта мне близка. Почти не приходится играть – я, можно сказать, живу в этом образе.

- Марго, что с тобой?

- Я – ужасная девушка, Макс. Дату твоего рождения не знала, фамилию и отчество ведь тоже не знаю… ужас какой!

- Напугала меня, бессовестная, - смеется он. – Войнов я. Войнов Максим Станиславович. Вроде, я говорил.

- Может, говорил, - голос мой беспечен, будто информация неважная. – Ты ведь меня знаешь – могла забыть.

- Это точно. Марго, я сегодня не приеду, прости.

Я сама хотела попросить об этом – не приезжать, пока я не разберусь во всем. Но все-равно расстраиваюсь.

Я хочу его видеть.

Я уже скучаю – каждую минуту, каждую проклятую секунду скучаю без него. По уши влюбилась ведь.

В незнакомца.

- Почему?

- Работа. Прости, милая. Завтра наберу тебя обязательно, а сейчас мне пора. Веди себя хорошо, - шутливо продолжает Макс, и прощается со мной: - А следующей ночью я компенсирую тебе долгую разлуку, обещаю.

Нажимаю отбой, и еще с минуту улыбаюсь, как идиотка. Вспоминаю, что и как, и стираю дурацкое выражение лица воображаемым ластиком. Принимаюсь за работу, и не замечаю, как проходит время.

- Ты можешь идти, девочка, - глава отдела осторожно трогает меня за плечо. – Нас в глав. управу вызвали, случилось что-то серьезное. Иди домой.

Немного посижу, и пойду. Дверь я закрою, - улыбаюсь на прощание коллегам, отмечая, что их позвали.

Меня – нет.

Выжидаю десять минут, и третий раз в жизни пользуюсь своими логином и паролем к единой базе данных – не к той, которой работодатели пользуются, проверяя на судимость.

Эта – гораздо более полная, где собрана вся информация: судимости, штрафы, алименты, кредиты, недвижимость… абсолютно все.

Ноутбук тревожно гудит, когда я ввожу «Войнов Максим Станиславович», и долго не хочет выдавать мне информацию. Думает.

Может, Макс, если он обманщик, назвал мне чужие данные? Или несуществующие?

Нет. Он назвал свои фамилию-имя-отчество. Теперь я это вижу. Фотография на подмигивающем экране давняя, но не узнать Макса я не могу.

«Войнов Максим Станиславович ст. 115 УК РФ, ст. 162 УК РФ. Осужден на срок 8 лет отбывания в исправительной колонии для несовершеннолетних, по достижении совершеннолетия обязан быть этапирован в исправительную колонию общего режима…»

Умышленное убийство и разбой. В четырнадцать лет. А ведь наказывают чаще всего с шестнадцати. На миг прикрываю глаза, в которые будто песок насыпали, а затем выдыхаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Открываю глаза, и читаю дальше:

«Спланировал убийство своего отца – Войнова Станислава Алексеевича. Убийство произвел, сбросив Войнова С.А. с балкона девятнадцатого этажа. С места преступления скрылся».

А пойман был лишь через три недели на Щелковском шоссе, когда в составе банды остановил автомобиль мужчины, чтобы ограбить. Вот только мужчина оказался при оружии и звании, и отпор дал.

И добился того, что Макса посадили.

«В колонии для несовершеннолетних показал себя с наилучшей стороны. Доказал, что встал на путь исправления, что подтверждено психологической экспертизой. Освобожден досрочно, отбыв 3 года 7 месяцев назначенного срока».

Освобожден, и следующий назначенный год Макс исправно отмечался в участке. Больше ни в каких правонарушениях замечен не был – даже штрафов за превышение скорости нет. Но вот странность: мужчину, который Максу и его банде отпор дал, нашли застреленным ровно через неделю после того, как Макс из колонии вышел.

- Можно? – в кабинет входит уборщица, и я киваю.

Чищу историю поиска, и выключаю компьютер. Я узнала про Макса даже больше, чем хотела, и теперь не знаю, что мне делать с этим знанием.

Судьба – худший из маньяков. Неизвестно, какая пытка припасена на каждый новый день, и какую часть души я потеряю завтра.

ГЛАВА 32

Макс

- Готово, - коротко сообщает Мих.

Звонит, как полагается, с левой симки на телефон по закрытой линии – не прослушать.

- Кто-нибудь из них успел наболтать?

- Нет. Вовремя девчонка ваша информацию слила, - радуется помощник, и до меня доносится визг колес – спешит обратно в Москву.

Правильно, командировки у моих ребят короткие, нечего прохлаждаться.

- Она полезна. Точно никто не прокололся насчет меня?

Это тревожит – я не хочу опять в тюрьму. Конечно, в колонии общего режима – рай по сравнению с «малолеткой», где я почти 4 года отмотал. Подростки – отбитые и жестокие, с ними не договоришься, и бить надо первым. Но жить можно везде: и на воле, и в неволе.

Говорят, что свобода – она внутри, но и то что снаружи важно. Не хочется видеть колючую проволоку и бетонные стены, слышать лай собак и чувствовать в спину прицел снайперской винтовки.

- Уверяли, что нет. Не успели. Многих вчера убрали, некоторых сегодня. Все чисто.

Киваю, и немного успокаиваюсь. Но Марго придется потрясти – вдруг, что слышала.

- Как приедешь – заляг на дно, Мих, - говорю, и отключаюсь.

Иллюзий особых не питаю: пятнадцать почти одновременных смертей тех, кого вызвали на допросы по одному делу – это подозрительно, если выражаться мягко. Но кто-то мог знать обо мне, и сдать – а этого допускать нельзя.

«Черт, я ведь прокололся. Столько мокрухи их-за обычных откатов – это непрофессионально» - морщусь, с усилием отгоняя от себя сонливость.

Всю ночь не спал: нужно было перевести деньги своим, да еще и по крытым каналам – чтобы не подкопаться; подумать над тем, где я еще мог проколоться, и над тем, кто крыса.